Одиссея капитана Блада

Никас, известно, что в детстве вы мечтали быть поваром, повзрослев, поступили в одесскую мореходку, но в итоге стали художником. Почему?

Я также мечтал быть летчиком, пиратом. Одна мечта сменялась другой. О космосе я не думал, так как учился не очень хорошо, — скажем, не на отлично. А космос — это Юрий Гагарин, и вообще тогда космос казался чем-то особенным. Я мечтал о творческих профессиях, например, хотел стать садовником. У нас не было своего сада, и я с друзьями воровал яблоки в колхозных, а иногда и в частных садах.

А поваром я мечтал стать потому, что обеденные столы, которые я видел, накрывали не очень красиво, и мне казалось, что я могу это сделать по-другому, как-то более творчески. Я был уверен, что именно повар должен красиво накрывать столы. Мне казалось, что в том или ином блюде чего-то не хватает и для лучшего вкуса необходимо добавить в него масла или лука.

У меня, как и у многих людей моего поколения, было бедное и голодное «барачное» детство. Мой отец был военным и приехал в Ульяновск с Сахалина, привезя с собой мою маму — литовку. Первое время мы жили в заводском бараке, где родился я и мои братья. Мама невероятно вкусно готовила! Пробуя еду, приготовленную другими людьми, я понимал, что мама сделала бы все иначе и намного вкуснее. Именно поэтому я и захотел стать поваром. Я учился у мамы готовить, спрашивал, что надо класть, какую траву добавлять. Мама делала на Новый год самые вкусные в округе большие финские пельмени, закручивая их края плетеной косичкой. Она была глубоко верующим человеком, и когда нужно было разговляться на Пасху, готовила невероятно вкусные блюда. Эти праздники были редкими удовольствиями моего детства, которые запоминались надолго.

Мама работала медсестрой, она не смогла закончить в Вильнюсе медицинский институт, так как ее семью сослали, зато переняла от бабушки редкое умение лечить травами. Кроме того, бабушка (по национальности полуфинка-полулитовка) знала заговоры, секреты которых она передала маме. Эти заговоры были одновременно и языческими и божественными, что очень свойственно русским людям, которые, с одной стороны, верят во всевозможные языческие символы, а с другой — в Бога. Две эти странные крайности русского характера, проявились, например, в образе Дмитрия Карамазова (героя романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы»), который утром мог неистово молиться, а вечером безудержно гулять. Кстати, и я какое-то время знал, как заговаривать зубы и до сих пор помню, как заговаривать ячмень. Когда мама готовила, она напевала что-то свое, и эти тихие напевы имели какое-то магическое лечебное свойство. Она всегда говорила (у меня даже есть картина «Философия еды»), что нельзя есть на ходу, — необходимо вникать в то, что ты вкушаешь. Она просила, чтобы мы думали о той еде, которую она готовит и говорили ей, что она туда положила. Моя мама была очень чувствительным и талантливым человеком. Она знала три языка (литовский, финский и русский), у нее был прекрасный голос, ее даже приглашали в хор имени Пятницкого. Именно она заложила во мне основы для развития творческих способностей, благодаря которым я и стал художником.

Большинство ваших картин находятся в частных коллекциях. У вас не возникало желания создать собственный музей?

Конечно, возникало, и я мечтаю сделать это. Галерея нужна любому состоявшемуся художнику, у которого есть поклонники, он просто обязан иметь свой дом, где будут жить его картины. Когда я в различных российских городах провожу свои выставки, на них приходят десятки и сотни тысяч людей, оставляющих восторженные отзывы. Выставки, музей, галерея — все это необходимо для человека, которым интересуются. Есть такой афоризм — все ищут миллион, но интересен только тот, кто его нашел.

Я иногда слышу о себе такие вещи, что диву даюсь, совершенно не понимая, откуда берутся эти слухи. Например, один из них звучит примерно так: «Никас не очень умный. Мы с ним приехали в Лондон, а он не знает английского. Я ему все переводила. Разве человек, который не знает английского языка, может быть умным?». Действительно, а ведь я еще и монгольского языка не знаю — право, какой же я идиот!

К сожалению, в нашем мире много недоброжелательности, ненависти, неприятия. Многие любят задавать себе примерно такой вопрос: почему у соседа дом больше и денег много? Ответ чрезвычайно прост: да потому что он встал рано утром, подоил корову, а продав молоко, заработал денег, а его сосед в это время спал. Значит, решает «доброжелатель», надо у этой коровы отрезать вымя, чтобы молока больше не давала. Если кому-то на Руси жить хорошо, значит его надо обязательно травить. Я написал книгу «Анатомия скандала успеха», а на ее основе уже другие люди написали две книги о совершенно иной правде, рассказав обо мне совсем неправдивые истории, которые меня оскорбляют.

Расскажите, пожалуйста, подробнее, как готовятся ваши персональные выставки?

Например, в Ижевске я посвятил свою выставку не городу, не президенту Республики Удмуртия, а Михаилу Трофимовичу Калашникову. Для меня в мире есть два основных символа — английская королева и Фидель Кастро. В России такими символами являются матрешка, водка и, конечно, автомат Калашникова, так как это оружие, которое противостоит войне. Если все знают, что у кого-то есть современное хорошее оружие, с ним обычно не воюют. Иногда оружие дает право на свободу. Если бы не было Калашникова, нас бы, скорее всего, захватили немцы.

Вы пишете портреты, занимаетесь иконописью, создаете полотна в стиле сюрреализма. Как все это сочетается друг с другом, что вам нравится рисовать больше всего?

Живопись — как любовь. Сегодня я полюбил полную девушку, а завтра мне захочется худую; раньше мне нравились блондинки, а сейчас брюнетки; можно восхищаться японкой, потом француженкой, англичанкой и снова японкой, так как все они прекрасны. Для меня не существует какого-то одного определенного типажа. Моими друзьями могут быть и монах, и кагэбэшник, который раньше меня преследовал, вызывал на собеседования, а теперь кто-то из этого ведомства стал мои другом. У меня нет одинаковых друзей. Также и в картинах — сначала я пишу портрет и получаю удовольствие от того, что создаю интересный образ, потом мне хочется написать пейзаж или просто размазать краску, разбросать ее по холсту, создав некую абстрактную картину, осуществив при этом оригинальное цветовое решение. Я открыл свою технику, которую назвал dream vision, — это изображение того, что человек видит за 10 минут до пробуждения. Он просыпается, но помнит еще тот сон, который ему снился. Я считаю это моим личным вкладом в искусство.

Я учился на дизайнера, живописца, работал в театре, изучал иконопись и иногда пишу иконы для того, чтобы оправдаться перед Богом за заработанные деньги, и отдаю их в церкви, как бы извиняясь за светскую коммерческую живопись. Мне, например, не нужно никаких денег от Союза художников, но даже заработав 3 копейки, 2 копейки я готов отдать на благотворительность. Я отправляю деньги в школы, которые курирую, построил храм святой Анны, часовню, помогаю дому слепых.

В своем творчестве я иногда совмещаю разные стили живописи, которые могут и не сочетаться друг с другом. Иногда я пишу тонко, прописывая каждую деталь до мелочей, а иногда размашисто кладу на холст большие куски масла. Таким образом я отдыхаю и поэтому могу писать по 20 часов в день, оставляя на сон всего 4. Находясь на каком-нибудь мероприятии, я стараюсь мысленно срисовывать образы. У меня хорошая фрагментарная память, и если я запоминаю какой-либо типаж, он надолго остается у меня в голове, а потом уже я перевожу его на холст. Иногда я иду в музей и проецирую на свои картины то, что подсмотрел у классиков. Меняя различные направления, я могу больше работать и не так быстро устаю. Так делали многие большие ученые — от химии переходили к математике, а от нее — к литературе.

Лично на меня наибольшее впечатление произвела серия ваших портретов «Река времени». Не могли бы вы рассказать, как у вас рождаются образы, когда вы рисуете портрет определенного человека?

Обычно в этой серии я делаю портреты в качестве подарков, или они остаются у меня как память о моих взаимоотношениях с теми людьми. Например, я написал портрет Владимира Высоцкого, которого я видел на сцене в спектакле театра на Таганке «Гамлет», и больше с ним никогда не сталкивался. Я изобразил его в виде монаха — персонажа картины Эль Греко.

Вообще, творческие люди часто перевоплощаются, и я стараюсь уловить эти перевоплощения и отобразить их в портретах. Николай II, например, обожал гречневую кашу и водку, хотя ему из Парижа каждый день могли привозить самую изысканную еду, а он любил простую пищу, будучи аристократом во многих поколениях и «по духу». Многоплановый человек устает от однообразия и ему хочется как-то изменить свой образ.

Для продолжения работы над серией портретов «Река времени» я часто выезжаю за рубеж — в Голландию, Бельгию, Париж, Лондон, иду в музей и договариваюсь поработать там в выходной день, ночью или утром, до открытия; вживую штудирую картины великих мастеров, детали которых иногда использую при создании портретных образов. Иногда, общаясь со старым знакомым, поглядев на него внимательно, понимаю, что он мог бы жить, предположим, в XV в. в образе рыцаря или придворного.

У меня есть портрет Владимира Путина в образе Франциска I, одного из самых уважаемых французских королей, который был меценатом, дружил с художниками и скульпторами. Даже когда Франция захватила Италию, этот король не тронул ни одного представителя искусства. Он сохранил все культурные ценности, дружил с Микеланджело и Леонардо да Винчи. На другом портрете я изобразил Путина в образе Петра I. С моей точки зрения, Франциск I и Петр I — это прообразы Путина, те личности, которыми он бы мог быть, если бы жил в другое время.

Иногда я рисую и портреты-шутки. К примеру, портрет Джоконды в образе Сальвадора Дали с усами — демонстрация трансформации мира, то же самое делал с Диего Веласкесом Пабло Пикассо, или Сальвадор Дали — с Жаном Франсуа Милле. А если вспомнить историю, то и «Черный квадрат» Казимира Малевича вовсе не является его открытием. Он написал его в 1913—1914 гг. для спектакля, для угла, где должна была быть икона. Он поставил туда квадрат, создав таким образом авангардный прецедент. На самом деле до него в 1882 г. Пол Герхард уже написал картину «Черный квадрат», которую называл «Драка негров в подвале». А Альфонс Алле в 1885 г. написал картину «Красный квадрат» и называл ее «Сбор красных помидоров на фоне Красного моря». Тот же Алле в 1889 г. создал «Белый квадрат», который назывался «Бледные девушки, идущие в снежную бурю». Так что все это было придумано до Малевича, но только он доказал, что его картина уникальна с точки зрения ее философии. По сути — это хороший плагиат. Мы все друг у друга берем какие-то идеи, но важно насколько эти идеи глубоки и философичны. Малевич доказал, что его работа является отправной точкой нового искусства. На вопрос: «Можно ли сделать копию «Черного квадрата»?» Малевич сказал: «Вы что, с ума сошли? Это невозможно. Я писал его восемь лет».

Иногда я пишу портреты президентов, где не могу отклоняться от официального образа, таких у меня уже более двадцати (портреты Владимира Путина, Михаила Горбачева, Джорджа Буша старшего и младшего, Леонида Кучмы, Гейдара Алиева и др. — Прим. ред.). А вот портреты творческих людей я пишу в более свободной манере, то есть приемлемой для меня. Часто высоких чиновников не интересует изображение их лица, им важны второстепенные детали, отображающие их чин, а моя главная задача — написать именно лицо, передать психологию человека. А в первом случае я рисую медали, погоны, пуговицы, а не лицо, скрупулезно отображаю цвет ткани их мундира, так как даже форма таможенника отличается от формы пограничника. Но и здесь я стараюсь к своему творчеству относиться так же строго хотя бы для того, чтобы мои картины могли висеть на стенах музеев мира, если не сейчас, то хотя бы потом, независимо портрет это или пейзаж.

Досье «Бильярд Спорт»
Никас Сафронов
Русский художник
Родился 8 апреля 1956 г. в Ульяновске.
Учеба: мореходное училище (Одесса), художественное училище (Ростов-на-Дону), Академия художеств (Вильнюс), Московский государственный академический художественный институт им. С.Г. Сурикова.
Трудовая деятельность: художник-бутафор (Ростовский ТЮЗ), художник (драматический театр под руководством Донатаса Баниониса), художник по тканям (Литва, г. Паневежис), главный художник (журнал «Пентхауз»), оформитель (журналы «Дипломат» и «Мир звезд»), главный художник журнала «Америка» и арт-директор журнала «МОНОЛИТ-дайджест».
Персональные выставки в городах: Паневежис, Вильнюс, Рим, Барселона, Торонто, Цюрих, Стамбул, Нью-Йорк, Антверпен, Лондон, Мюнхен, Санкт-Петербург, Москва, Ижевск, Ульяновск, Иркутск, Пенза.
Звания и награды: академик Международной академии творчества, член-корреспондент Российской академии искусств, действительный член Королевской академии культуры, образования и искусств при ООН, награжден золотой медалью Американской академии искусств, Международным орденом Святого Константина Великого, орденом Святого Станислава, орденом Русской православной церкви Преподобного Серафима Саровского, является лауреатом премии имени Михаила Ломоносова и т.д.
Владельцами картин Никаса Сафронова являются: Ален Делон, Софи Лорен, Жан-Поль Бельмондо, Пьер Карден, Монтсеррат Кабалье, Мадонна и другие знаменитости, а также 26 президентов, чьи портреты он писал.

Автопортрет в костюме капитана Блада — это дань детской мечте стать пиратом или нечто большее?

Это дань детским мечтам, так как именно капитан Блад привел меня в искусство на корабле моей мечты. Я хотел быть благородным пиратом, этаким морским Робином Гудом. Когда я поступил в мореходное училище, я вдел себе серьгу в ухо. В то время вообще никто из молодых людей серег не носил. Все тогда думали, что я цыган, хотя я совсем на него не похож. А я думал, что я капитан Блад…

Вас часто называют русским Сальвадором Дали, у вас даже есть картина «Двое»…

Как раз именно эта картина и опровергает такое утверждение. Неискушенный человек, обыватель, часто пытается поместить творчество художника в какие-то узкие рамки. Если художник работает в стиле сюрреализма, то ему обязательно говорят, что он работает, как Дали. Получается, что я обязательно должен быть его поклонником, наверное, как Питер Брейгель Старший с Иеронимом Босхом, которые жили и творили задолго до него. Сюрреализм — это просто некий стиль, направление в живописи. В этой технике и манере, в которой пишу я, Дали не писал, так как у меня свое восприятие мира. Я, правда, посвятил Дали несколько своих картин в знак благодарности тому, что он позволил мне писать так, как я хочу. В 1990-х годах я много писал в манере сюрреализма, и многие стали говорить, что я русский Дали, но картиной «Двое» я как раз и показываю, что Дали сам по себе. Да, он большой, он великий, но он уже черно-белый — он уже история, а я хоть и маленький на картине, но цветной, я еще развиваюсь. То есть я не Дали, я сам по себе.

Вы человек азартный, любите иногда поиграть в казино. Бильярд тоже игра, играете ли вы в бильярд?

В бильярд я играю по-дилетантски, очень плохо, из-за чего у моих знакомых во время игры иногда теряется интерес. Как-то я писал портрет Валерия Павлиновича Шанцева, в то время он еще был первым заместителем Юрия Лужкова. Я приезжал к нему на дачу, и мы с ним играли в бильярд. Он всегда меня очень быстро обыгрывал, поэтому играть ему со мной было совсем не интересно. Но однажды, когда я уже заканчивал его портрет и занимался только доработкой его образа, кто-то из гостей обыграл его, и он очень огорчился. С моей точки зрения, хороший политик в жизни должен играть так, как будто он вот-вот обыграет своего соперника, но в конечном итоге проиграть ему в знак уважения. Это в некотором роде взятка, надо показать, что ты всегда готов ему служить. Но вот, например, мой друг Станислав Говорухин всегда играет до конца и часто обыгрывает сильных мира сего, но они ему это прощают, так как знают, что он играет всегда по-честному, только на победу. Его, кстати, учила играть молодая красивая девушка, у меня, к сожалению, такого учителя пока нет.

Рисовали ли вы когда-нибудь биль-ярд?

Когда-то я нарисовал некий образ, но эта работа не сохранилась, и я, кажется, даже не снял ее на слайд. Однако бильярд иногда присутствовал в моих картинах. А вообще азартным играм было посвящено несколько моих работ. Недавно одну из них я подарил моему другу владельцу казино. На ней изображено каменное изваяние с живыми картами, сам герой уже окаменел, и только карты в его руках продолжают жить.

Если ли у вас какая-нибудь неосуществленная мечта?

Прежде всего, хочется, чтобы мои дети выросли достойными людьми. Начало моей жизни было достаточно успешным. В конце 1990-х годов меня поддерживали и поощряли многие известные люди (Константин Эрнст, Никита Михалков, Илья Глазунов. — Прим. ред.). Все говорили, что Никас — талантливый, гениальный, потрясающий. Потом, видимо, мои картины наполнили рынок до такой степени, что пошла вторая волна — невольное отторжение моего творчества. Но это тоже скоро пройдет, и тогда я стану уже непререкаемым классиком. Сегодня появились целые кланы конкурентов и критиканов, утверждающих, что именно инсталляции с гробами и «Целующиеся милиционеры» являются истинным искусством. Для них стало делом их чести не пускать художника Сафронова на Сотбис и в ведущие музеи мира. Они распускают любые слухи, чтобы отвлечь любителей живописи от истинного профессионализма и мастерства. Я жду, когда, наконец, пройдет этот период временной экзекуции.

Почему-то у русских людей, которые в большинстве своем являются приверженцами ортодоксального христианства, тем не менее принято попирать, избивать и унижать людей. Да, такое было и в мире — возьмем, например, Жанну Д’Арк, которую терзали и мучили, а потом сделали национальным символом. И Наполеона в свое время сослали, отравили, а потом он стал героем Франции. Я уже сказал свое слово в искусстве, и что бы некоторые ни делали, что бы ни говорили, я уже являюсь его частью. Меня могут затоптать, закопать в могилу, засыпать песком или известью, как это сделали с Моцартом, но я все равно вернусь, потому что нация нуждается в героях, и она все равно когда-нибудь достанет, очистит, позолотит таких, как я, и скажет — это наш герой, это наш художник.

В свое время критиковали и великого художника Уильяма Тернера, называя его дилетантом, который ничего не может закончить, а ведь именно его наброски являются сегодня шедеврами, излучающими потоки света и красок. Так было со многими. Я, конечно, понимаю, что та ситуация, которая сейчас сложилась вокруг меня, является неотъемлемой частью моего успеха, но я жду, когда это пройдет, и когда я, наконец, стану символом русского искусства еще при жизни.

Между прочим, когда-то по помойкам ходил замечательный художник Анатолий Зверев, но сегодня его имя восстанавливают. А вот пошлая, плохо сделанная фотография «Целующиеся милиционеры» была куплена «своими людьми» Третьяковки. Моя самая заветная мечта — войти в мировую историю русским художником.

Изменили бы вы что-нибудь в своей жизни, если бы была возможность начать все сначала?

Очень многое. Первое, что бы я изменил — стал бы хорошо учиться в школе. Я бы сделал все возможное для того, чтобы сейчас была жива мама. Я бы берег ее, предпринял бы все возможное, чтобы мои братья вели себя с родителями по-другому. Мама за всех нас сильно переживала, была очень чувствительным человеком, поэтому ушла слишком рано.

Я бы не совершил многих других ошибок, например, не пошел бы в армию. Именно для меня она оказалась бесполезной. Я бы не обижал многих людей, которых я невольно когда-то обидел. Я должен был сберечь своего близкого друга Юрия Лонго. Когда он попал в реанимацию, я в это время улетал в Австралию. Когда я вернулся, с ним вроде бы все было нормально, я снова улетел в Лондон, а он в этот момент умер. Я бы сделал так, чтобы он обязательно остался тогда в больнице, и сейчас он был бы жив. Я очень нуждаюсь в нем, он был потрясающий, замечательный человек. Он не был колдуном, он был просто хорошим психологом, очень тонким и нежным, и многим помог выздороветь, пропуская их боль через себя. Больше такого друга у меня не было, и, наверное, не будет.

И самое главное — я бы научился играть в бильярд. И что хорошо, вот эту ошибку можно исправить сегодня, в этой жизни, чтобы в следующем номере вашего журнала было, например, написано: «Никас Сафронов обыграл самого Иосифа Кобзона». Я уже не говорю про Станислава Говорухина.

Через несколько дней у Никаса был день рождения, и я поздравил его с этим событием от имени всей редакции, пожелав ему больших успехов в творчестве и на бильярдном столе.

В заключение беседы я попросил Никаса нарисовать какой-нибудь бильярдный экспромт. Он вежливо отказал, сказав, что не хочет делать экспромтный дилетантский рисунок, а когда подготовится, обязательно нарисует что-нибудь на бильярдную тему.

Беседовал Борис Куприянов